Я подумал вот о чëм, пора нам начинать историю. В конце 1983 года со мной произошло ординарное по тем временам событие — я демобилизовался со срочной службы в армии. Служил я в Москве. Армия не пошла мне на пользу. Бывают такие индивидуумы, которых жизнь ничему не учит. Выпустили юношу (двадцати одного года отроду) за ворота части (с нарисованными красными звёздами) только 29 декабря. Дембельнуться (если кто не знает) можно было и в октябре — ноябре (все мои сослуживцы давно отыграли на гражданку), но непосредственные начальники, лейтенант Порохов и прапорщик Хондюков, взяли реванш за мой вольный образ жизни, которому я уверенно следовал и в тропиках казармы. Обидчивые тридцатилетние мужики мстили пацану за своенравность и презрением к их мелкой власти. Они не имели возможности наказывать меня непосредственно (особенности некоторого рода службы), поэтому подстраивали обстоятельства исподволь, исподтишка, вроде бы и не в форме наказания… но не об этом сейчас речь.
Выйдя за ворота части в перешитой под дембель офицерской шинели, я сразу же заблудился в ощущениях предновогодней суеты. По дороге домой по скользким тротуарам граждане тащили на себе пленённые бечевой ёлки, целлофановые пакеты, тогда ещё дефицитные, набитые чем-то не менее дефицитным и вкусным, а метелица, обметая, вымораживая пустоты, чистила и украшала дремучий город. В витринах что-то пыталось светиться до закрытия магазинов, а в помещениях пахло прелыми опилками, которыми тогда убирали общественную слякоть с пола. Во время службы телевизионный «голубой огонёк» из «казарменного ящика» в «красной комнате» (супрематизм) не мог перебить кислотного запаха портянок и сладчайший, слащавый привкус проваренной часами в мятежном кипятке гороховой каши. Другое дело — воля. В былое время этот период советского перформанса отличался чрезвычайным шармом: длинные очереди за мандаринами; несколько часов, потраченных на нарезку оливье как ритуал; колдовство посиделок за полночь. О, боже… тогда ещё за полночь никто мозгами не ходил, кроме бессонницы. И отказаться, увернуться от этого дурашливого состояния поддельного праздника не было никакой возможности. Да после армии… да молодым и, слава богу, здоровым. Поэтому я очнулся, вышел из состояния магического реализма лишь ближе к февралю… Январь пролетел в сумасшествии тихом, а не «день начинался», как написал мой любимый поэт. Пора было подумать, чем мне заниматься и как жить дальше. Статью за тунеядство ещë никто не отменял. Дома, в прихожей, лежал справочник «Вся Москва».
