Дорогой Леонид Ильич!
Я давно связан дружескими отношениями с прогрессивным финским писателем Марти Ларни (автором «Четвертого позвонка»). Он с женой два года назад гостил у меня в Вешенской и приглашал меня приехать к нему в Хельсинки.
После съезда я хотел бы поехать с женой и дочерью в Финляндию на 3—4 дня, с расчётом повидаться с Ларни и пригласить его и его жену на мой юбилей 24 мая, на что прошу «благословления» ЦК.
Обнимаю и желаю всего самого доброго.
Ваш М. Шолохов.
Москва.
2 марта 1965 г.
[Разрешение на поездку Шолохова в Финляндию было дано постановлением Политбюро ЦК КПСС от 4 марта 1965 г.]
День памяти поэта Орешина Петра Васильевича. Расстрелян 15 марта 1938 года.
ДЕРЕВЕНСКИЙ УЧИТЕЛЬ
В селеньях, где шумят колосья
И сохнут избы на буграх,
Идет он рожью, льном и просом,
В простой рубашке и в очках.
Прозрачна даль. Туман не застит
Тропы зеленый поворот.
И он идет, влюбленный в счастье,
В лесные зори и в народ.
Раздвинет пальцами спросонка
Камыш зеленый кое-где.
И отразится бороденка
В заколыхавшейся воде.
<…>
Валерий Брюсов
Пора! Склоняю взор усталый:
Компас потерян, сорван руль,
Мой утлый челн избит о скалы…
В пути я часто ведал шквалы,
Знал зимний ветер одичалый,
Знал, зноем дышащий, июль…
Давно без карты и магнита
Кручусь в волнах, носим судьбой,
И мой маяк — звезда зенита…
Но нынче — даль туманом скрыта,
В корму теченье бьет сердито,
И чу! вдали гудит прибой.
Что там? Быть может, сны лагуны
Меня в атолле тихом ждут,
Где рядом будут грезить шкуны?
Иль там, как сумрачные струны,
Стуча в зубчатый риф, буруны
Над чьей-то гибелью взревут?
Не все ль равно! Давно не правлю,
Возьмусь ли за весло теперь,
Вновь клочья паруса поставлю?
Нет! я беспечность в гимне славлю,
Я полюбил слепую травлю,
Где вихрь — охотник, сам я — зверь.
Мне сладостно, не знать, что будет,
Куда влечет меня мой путь.
Пусть прихоть бури плыть принудит —
Опять к бродячим дням присудит
Иль в глуби вечных вод остудит
В борьбе измученную грудь!
Пора! спеши, мой челн усталый!
Я пристань встречу ль? утону ль? —
Пою, припав на борт, про скалы,
Про все, что ведал я, про шквалы,
Про зимний ветер одичалый,
Про, зноем дышащий, июль!
15 марта 1919
Александр Блок
Как всегда, были смешаны чувства,
Таял снег и Кронштадт палил.
Мы из лавки Дома искусства
На Дворцовую площадь брели…
Вдруг – среди приемной советской,
Где «все могут быть сожжены», –
Смех, и брови, и говор светский
Этой древней Рюриковны.
15 марта 1921 г.
Даниил Хармс
Школьница:
Учитель, я измучена
непрерывной цепью опытов.
Пять суток я толку. И что же:
окоченели мои руки,
засохла грудь,
о Боже, Боже!
Учитель:
Скоро кончатся твои муки.
Твое сознание прояснится.
Школьница:
Ах, как скрипит моя поясница!
Учитель:
Смотри, чтоб ступка все звенела
и зерна щелкали под пестиком.
Я вижу: ты позеленела
и ноги сложила крестиком.
Вот уже одиннадцатый случай
припоминаю. Ну что за притча!
Едва натужится бедняжка —
уже лежит холодный трупик.
Как это мне невыразимо тяжко!
Пока я влез на стул
и поправлял часы,
чтоб гиря не качалась,
она, несчастная, скончалась,
недокончив образования.
Школьница:
Ах, дорогой учитель,
я постигла скрытую теплоту парообразования!
Учитель:
Прости, но теперь я тебя расслышать не могу,
хотя послушал бы охотно!
Ты стала, девочка, бесплотна
и больше ни гугу!
Окно:
Я внезапно растворилось.
Я — дыра в стене домов.
Сквозь меня душа пролилась.
Я — форточка возвышенных умов.
15 марта 1931
