И самая обычная простуда приводит меня в состояние палачующегося (редактор будет в бешенстве от этого слова). Да и где сейчас подцепить обычной простуды? Нет больше интеллектуально выверенных лезвий «Нева», способных скоблить, резать и ублажать жизнь художника. Той… с лёгким головокружением, пресным вкусом во рту, со скакнувшей на несколько часов температурой, и таким заново открывшимся, увиденным миром: книжка, читаемая до утра; героиня, представленная автором, как тому хотелось бы; ощущение прохладной простыни, каждый предмет в комнате начертан, обведён простым карандашом. А сейчас всё тело болит, ноет, в горле першит, нос заложен, голова раскалывается, о геройстве не может быть и речи, а температуры никакой, температура 36,6, норм. Организм даже не пытается сопротивляться окружающей его нелепости бытия. Ему лень. Он в расстройстве мыслей суетится, бежит по винтажному шоссе, обгоняет на серпантине уже всем известных баранов, незнакомца пастуха, и при этом любое шевеление воспринимается им как пытка. Противоречива подлость мира. Вот что такое современные болезни. Саморазрушение, самобичевание, уничижение, поглощение. Что вчера казалось прекрасной идеей, сегодня тобой же воспринимается полной чушью. Книгу он читает до утра… Современная литература с многомиллионным конгломератом повторяющихся образов, шаблонных сюжетов, суженых пространств, замусоленных действ и вертлявых повествований. Если смотреть на нынешнее чтение с точки зрения литературного гурмана, то ощущение тошноты ремейка и навязчивого кислотного запаха условной образованности, словно ешь с помойки — это уже норма. И это не о графомании речь. Это о лучших образцах современной словесности — синопсисы, анонсы которых читать стало гораздо интереснее — тогда хоть возможно пофантазировать о некой исполненной мастером книге. Синопсисы писать научились. К пуговицам претензий нет. Пришиты насмерть, не оторвёшь.
Как пример, одна из неплохих книг Сенчина «Елтышёвы». Создаётся впечатление, что всё действие происходит в пространстве три на три метра. Причём само повествование не лишено обозначаемых словами географических и архитектурных конструкций. Однако герои изначально как сиамские близнецы (а по-нашему, лебедь, рак и щука) находятся в замкнутом, очертательно узком месте. Возможно, что именно в этом их главная проблема. Как можно умудриться так сузить самый воздух повествования, я не понимаю. И это не потому, что сюжет того требует. Бывают люди, у которых нарушены пространственно временные связи. Так сейчас у каждого второго автора наблюдается потеря ориентации, отсутствие обоняния, осязания и другие чисто физиологические недоразумения. Проза и стихи полны несостоявшихся оптических иллюзий.
С другой стороны, никогда в истории литературы не было такого количества интересных авторов. Придраться можно к чему угодно. А вдруг Роман Сенчин экспериментирует с новым, ещё не сложившимся литературным приёмом, или герои столь воодушевили самого автора, что он подчинился их воли, их собственным фантазиям? Это наши деды пытали реальность и желали изменить мир. Мир безусловно изменился. Жаль, не по существу. И сегодня мир предъявляет человеку весьма амбициозные требования, словно человек обратил весь мир против себя. Но то, что интересных, одарённых авторов на сегодняшний момент великое множество — ни малейших сомнений. Литературная жизнь бурлит, шумит, пенится. И эта пена шепчет нам, что подспудно некий речевой океан движется, волны набегают, штормит. Что под графоманией скрывается сила вдохновения, безусловного образования, желание работать со своим сознанием. Что те недостатки, на которые я указал в принципе — трудная и завидная работа души с настоящим, здесь и сейчас.
