15 августа 2022
Ненавижу себя, если съёмки проходят днём.
15-00.
Ни туда, ни сюда.
Ни с утра поработать над рукописью, ни вечером поюзать фотошоп.
«Аксёновым началось моё увлечение фотографией — Аксёновым и закончится». Чистый сарказм по поводу своей данности.
После перестройки Василий Аксёнов наездами выступал в Москве. И так случилось, что первый «литературный вечер», который я осознанно фотографировал, оказался именно у Василия Павловича. Точную дату не вспомню. Стоит покопаться в архивах. Снимал ещё на плёнку. Вечер был в Билингве (сейчас этого клуба и культового места нет). На вечере также отметился Макаревич и ещё кто-то узнаваемый. Встретил Леонида Бежина. Я бегал кругами по балкону второго этажа, дико стесняясь наводить объектив.
Аксёнов просмотрел результат съёмок (у нас были общие знакомые) и сказал, что нужно мне продолжить в том же духе. Имел в виду — фотографировать литературный процесс. Но я ни о чём подобном его не спрашивал.
А сегодня (почти через 20 лет) открылась мемориальная доска на доме, где он жил в советское время, до своего отъезда за границу. И вновь у нас много общих знакомых. Какой-то завиток в пространстве я таки преодолел.
Несколько попутных фото Евгении Декиной, прозаика и сценариста.
С М.Г. напились водки. Тот звонил жене и ругался матом. Противно. Затем тыкал кулаком мне в пьяную морду, называя братишкой. Кстати, это он говорил о невозможности заниматься литературой без «вольностей». Ирония. Время посадки его в такси равно времени, на которое я опоздал к страшной аварии у своего дома. Шутку своего таксиста не запомнил. Стоял возле разбитых в хлам автомобилей и зачем-то фотографировал. Мог бы оказаться внутри. Безумие.
Выписываю сюда, чтобы не забыть. Писать о революции ещё придётся.
Блок и Гиппиус, 3 октября (20 сентября по старому стилю).
Гиппиус о последней встрече с Блоком осенью 1918 года.
День осенний, довольно солнечный. <…> Трамвай наполняется, на Сенной уже стоят в проходах.
Первый, кто вошел и стал в проходе, как раз около меня, вдруг говорит:
— Здравствуйте.
Этот голос ни с чьим не смешаешь. Подымаю глаза. Блок.
Лицо под фуражкой какой-то (именно фуражка была — не шляпа) длинное, сохлое, желтое, темное.
— Подадите ли вы мне руку?
Медленные слова, так же с усилием произносимые, такие же тяжелые.
Я протягиваю ему руку и говорю:
— Лично — да. Только лично. Не общественно.
Он целует руку. И, помолчав:
— Благодарю вас.
Еще помолчав:
— Вы, говорят, уезжаете?
— Что ж… Тут или умирать — или уезжать. Если, конечно, не быть в вашем положении…
Он молчит долго, потом произносит особенно мрачно и отчетливо:
— Умереть во всяком положении можно.
Прибавляет вдруг:
— Я ведь вас очень люблю…
— Вы знаете, что и я вас люблю.
Блок. Мой лунный друг // Гиппиус З.Н. Воспоминания. М., 2001.
Тут три версии этой встречи.
Анонс. «В статье рассматриваются три версии последней встречи А. Блока и З. Гиппиус, зафиксированные в дневниках С. Каблукова, З. Гиппиус и А. Блока, а также в воспоминаниях З. Гиппиус. Сопоставление различных версий одних и тех же событий, отраженных в разных жанровых источниках, предоставляет возможность объективной оценки общественно-политической и духовной ситуации, сложившейся в России, а также позволяет наиболее полно представить психологический облик деятелей рубежа XIX–XX вв.»
Когда начинаешь вести дневник, то в первый день пишешь много и бестолково. Всё кажется важным или, по крайней мере, достойным тебя. Поэтому и нужно вести дневник, чтобы сократить это многое, выкинуть из головы напрочь. Концентрирует.
